И Микаэла не обманула ее ожиданий, начав развенчивать все сомнения.
– Да ты совсем старушка! – поддела она подругу. – Не глупи, Мэри-Энн. Или ты забыла: женщине столько лет, на сколько она себя чувствует?
– Золотые слова! – воодушевленно воскликнула Мэри-Энн. – Тогда мне всего шестнадцать!
– Вот так-то лучше. И Дик вовсе не мальчишка. Через месяц ему будет восемнадцать. И это касается только вас двоих. Если тебя интересует мое мнение…
– Очень интересует! – поспешно сказала Мэри-Энн.
– Мне кажется, что нужно просто жить и наслаждаться этой жизнью, не комплексуя из-за чьего-то субъективного мнения. Ты достаточно здравомыслящий человек, чтобы принять правильное решение.
– Уже не здравомыслящий, – грустно призналась Мэри-Энн.
– Тогда слушай голос своего сердца. А вдруг это судьба? Что касается Дика… Мы общаемся уже почти две недели, и этого срока оказалось достаточно, чтобы понять, что у этого молодого человека полностью сформировавшиеся взгляды на жизнь, очень правильные взгляды. Он серьезный, надежный и жутко ответственный. Основательный… Я могу расписывать тебе его положительные качества и дальше, но боюсь, что в этом случае ты ошибочно посчитаешь, что недостойна его! – шутливо закончила Микаэла, чтобы хоть немного развеселить погрустневшую подругу.
Мэри-Энн выдавила слабую улыбку, которая тут же погасла.
– Ты права, – она тихонько вздохнула, – Дик даст фору многим мужчинам, которые гораздо старше его. Клайд с его капризами и манерами обиженного мальчишки ему и в подметки не годится… Ладно, проехали. А как у тебя? – резко оборвала она свои излияния и бросила испытующий взгляд на Микаэлу.
– Что у меня? – удивилась Микаэла.
– Мне показалось, что между тобой и… мм… мистером Расселом что-то происходит.
– Какая глупость! – возмущенно воскликнула Микаэла и отчего-то густо покраснела.
– Я уж вижу, какая это глупость!
Девушка уже открыла рот, дабы вывалить на подругу кучу веских аргументов в пользу этого утверждения, но, к своему ужасу, поняла, что не может ничего придумать. Ну совершенно ни одной дельной мысли в голове!
– Думай что хочешь, но все твои предположения не стоят и выеденного яйца! – раздраженная и ошеломленная собственным конфузом, недовольно пробурчала она.
Мэри-Энн тонко и загадочно улыбнулась.
– Ладно, Майки, мне уже пора. До завтра.
– Тебя проводить?
– Думаю, не стоит… – Мэри-Энн помялась, а потом с улыбкой призналась: – Дик проводит меня.
– Ну что ж… Благословляю вас, дети мои! – напустив на себя важный вид, напутствовала подругу Микаэла, и Мэри-Энн, не удержавшись, фыркнула.
После ухода Мэри-Энн Микаэла побрела в свою комнату, приняла прохладный душ и переоделась. Потом она спустилась в кухню и приготовила легкий ужин. Но ее верный компаньон куда-то подевался, а ужин в одиночестве совсем не добавлял аппетита. Опустевший после отъезда рабочих дом казался тихим и усталым, словно погрузившимся в тяжелую дремоту после трудного дня. Одиночество давило, и Микаэла, набросив на плечи легкую шаль, вышла из дома в сгущающиеся сумерки.
Газон и заросший сорной травой длинный цветник под окнами были примяты приезжавшими грузовиками. Сквозь траву проглядывали розовые лепестки, и Микаэла, наклонившись, расправила цветок. Она обязательно восстановит газон и, возможно, даже сможет что-нибудь сделать с этой клумбой…
Микаэла выпрямилась и медленно побрела к изгороди, окружавшей участок вокруг дома. Тени под деревьями были уже чернильно-густыми, но солнце еще не зашло окончательно. Цикады гремели в траве, крикнула и замолкла какая-то птица. Микаэла миновала деревья и, выйдя на открытое пространство, приблизилась к изгороди. Панорама потрясающего заката открылась перед ней во всей красе. Микаэла невольно задохнулась и ухватилась рукой за толстую перекладину, а потом бессильно оперлась на нее. Любые выражения восхищения, будь то даже нечленораздельные междометия и «охи-ахи», в данный момент показались ей кощунственными. Позволено было только восторженно внимать и мучительно переживать открывшуюся красоту.
Огненно пылающее солнце медленно погружалось во влажно взбитые облака. На линии горизонта они казались почти черными, мрачно клубящимися и страшными, а сверху, подсвеченные красными лучами заходящего солнца, переливались перламутрово-розовым, мерцали оранжевыми сполохами. Полоска чистого неба между наползавшими облаками была перечеркана красными, лиловыми и фиолетовыми полосами, словно разрисованная сумасшедшим авангардистом. Даль стало постепенно заволакивать нежно-голубой дымкой, которая по мере угасания могущественного светила становилась жемчужно-серой. Воздух наполнился свежестью и нежными, едва уловимыми ароматами неизвестных ночных цветов и повлажневшей травы. Яркие краски стали медленно истаивать, блекнуть, тускнеть, и Микаэла почувствовала непонятную тревогу и невыразимую печаль.
– Моно-но аваре, – произнес тихий голос рядом с ней, и она сначала решила, что снова заговорил тот голос в ее голове.
Печальное очарование… Медленно повернув голову, она увидела стоящего рядом Коула Рассела. Когда и как он сумел так незаметно подобраться к ней? Сгущавшиеся сумерки не позволяли как следует рассмотреть его лицо, но Микаэла почему-то решила, что он выглядит чересчур сурово для оброненной фразы и этого тихого вечера. И она была готова поклясться, что за пару секунд до того, как он вживую появился перед Микаэлой, так же четко и ясно он стоял перед ее мысленным взором. На какое-то безумное мгновение ей показалось, что Коул материализовался прямо из ее мыслей!